|
Календарь мероприятий
апрель  2024
Пн |
Вт |
Ср |
Чт |
Пт |
Сб |
Вс |
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | | | | | |
показать все 
Новости партнеров
Ассоциация разработчиков «Отечественный софт» отметила 15-летие
Читать далее
РДТЕХ представил Технологическую карту российского ПО 2023
Читать далее
RAMAX Group получила партнерский статус уровня Gold по продукту Tarantool
Читать далее
На RIGF 2024 обсудили ключевые вопросы цифрового развития России
Читать далее
показать все
Статьи
5 способов повысить безопасность электронной подписи
Читать далее
Как искусственный интеллект изменит экономику
Читать далее
Неочевидный САПР: выход ПО за рамки конструкторской деятельности
Читать далее
Скоро некому будет делать сайты и заниматься версткой
Читать далее
Цифровая трансформация в энергетике: как запустить проект с максимальным финансовым эффектом?
Читать далее
Мотивируй, не то проиграешь!
Читать далее
В 2024 году в России и мире вырастут объемы применения AR/VR
Читать далее
Цифровые технологии: надежды и риски
Читать далее
Будут ли востребованы услуги технической поддержки софта Oracle в России в ближайшие годы?
Читать далее
Здания с признаками интеллекта. Как Сергей Провалихин автоматизирует дома и производства
Читать далее
показать все
|
Эдуард Каналош: «Мы растем так быстро, что можем в какой-то момент от этого роста пострадать»
Главная /
Архив номеров / 2014 / Выпуск №2 (35) / Эдуард Каналош: «Мы растем так быстро, что можем в какой-то момент от этого роста пострадать»
Рубрика:
Инвестиции в ИТ
Facebook
Мой мир
Вконтакте
Одноклассники
Google+
Эдуард Каналош:
«Мы растем так быстро, что можем в какой-то момент от этого роста пострадать»
На вопросы «БИТа» отвечает директор по инвестициям Фонда «Сколково» Эдуард Каналош
– Сложился ли в России рынок венчурных инвестиций в ИТ? Имеется ли достаточное число тех, кто готов вкладывать свои деньги?
– Да. Наши зарубежные коллеги оценили венчурный рынок России в 2012 году в 300 млн долларов. По этому показателю мы оказались на четвертом месте в Европе – сразу за Великобританией, Францией и Германией.
Для сравнения: если у нас объем венчурного рынка составил 300 млн долларов, то в Великобритании в 2012 году – 1 млрд 200 млн. Разница в четыре раза, но все же цифры уже одного порядка. По количеству сделок цифры тоже вполне сопоставимые.
По данным портала RusBase за 2013 год, российский венчурный рынок вырос примерно до миллиарда долларов. Эксперты портала, правда, используют свою классификацию венчурной стадии, туда включаются компании, которые имеют оборот около 10 млн рублей, а это, с нашей точки зрения, не венчурная стадия. Но даже если мы все это отсечем, размер рынка – полмиллиарда или больше. Так что с точки зрения размеров рынок состоялся.
С точки зрения роста это один из немногих венчурных рынков в мире, который растет, причем растет с огромными цифрами в процентах.
Если посмотреть по качеству компаний: если измерять его «экзитами», то есть выходами инвесторов, здесь нам явно есть, куда расти. Выход для нас еще является необычной ситуацией.
Рынок этот не сбалансирован – и по стадиям, на которых приходит инвестор, и по отраслям индустрии. У нас преобладают поздние стадии в ИТ-секторе – на них приходится 96% всех инвестиций 2012 года. 70% всех венчурных инвестиций – ИТ, причем, как правило, это интернет-проекты. Баланс меняется очень медленно.
Среди основных проблем рынка я бы назвал еще такую вещь, как невысокий уровень потребления инноваций. Есть явный поток продаж российских лицензий за рубеж, и это хорошо. Но нет потока лицензий в Россию. За редкими исключениями, нет покупки технологических компаний в России.
– Сколько среди тех, кто инвестирует в российский ИТ-сектор, государственных фондов и сколько частных, много ли бизнес-ангелов?
– По опубликованным данным, в прошлом году около 100 физлиц произвели венчурные инвестиции, раз уж мы упомянули бизнес-ангелов.
В «Сколково» на конец прошлого года аккредитован 71 инвестор. Среди них венчурных фондов – 47, корпоративных фондов – 14, инвесторов ранних стадий, то есть бизнес-ангелов, и посевных фондов – пока 9. Но мы открыли клуб бизнес-ангелов с тем, чтобы довести эту цифру до двух сотен. Российских инвесторов – 48. Все остальные – иностранцы. «Государственных» российских фондов я насчитал 8.
Большинство, если мы говорим о российских инвесторах, занимается ИТ-сферой. Если речь об инвестициях на ранних стадиях развития проектов – это, например, известные «Алмаз» (Almaz Capital Partners) и «Руна» (Runa Capital). Если речь о поздних стадиях – Russia Partners. Есть и новые инвесторы, обладающие большими средствами, как, например, Maxfield Capital. Есть инвесторы квази-государственные, которые появились в прошлом году, это фонд ФРИИ (Фонд развития интернет-инициатив) и ИТ-фонд, образованный Министерством связи. Я бы сказал, что в России много венчурных денег для инвестирования в ИТ. Другое дело, что рынок может страдать из-за недостатка качественных проектов. Это уникальная ситуация. Во всем мире венчурные рынки страдают от нехватки денег, а в России – проектов…
| Терминология |
В самом начале развития ИТ-проекта на стадии, которую условно называют «посевная» (может быть и «предпосевная»), у команды существует только идея некого продукта – здесь работают либо неинвестиционные источники финансирования (гранты и т.д.), либо самые смелые из бизнес-ангелов. Далее могут идти стадии создания прототипа продукта, который предполагается впоследствии продвигать на рынок. Далее – работающий прототип, затем стадия тестирования. После этого проект начинает существовать в виде собственно стартапа (в рамках этой стадии могут выделяться еще два периода – ранний и поздний). Вот к этому моменту, выбирая степень развития проекта в соответствии со своей специализацией или возможностями, в проекты включаются венчурные инвесторы. Проект-стартап уже работает с клиентами или производит продукт.
Далее следуют стадии развития проекта, которые называются «рост», затем «расширение». К этому моменту то, чего хотел достичь венчурный инвестор, практически сделано, можно продавать свою долю в уже бывшем стартапе и получать/не получать прибыль. И, наконец, наступает стадия «выход» – венчурный инвестор выходит из проекта. И если проект достаточно успешный и перспективный, он (доля в нем) может быть приобретен стратегическим инвестором. Далее компания может начать привлекать деньги на финансовом рынке, выпустив в обращение свои акции. Инвесторы (не обязательно одни и те же) вкладывают средства для развития проекта до определенной стадии – т.е. инвестирование происходит в несколько раундов. Раунд А – на стадии стартапа, раунд Б – на стадии роста... |
– Каково соотношение объемов инвестиций из государственных фондов и от частников?
– Не считал, но такое ощущение, что примерно один к девяти в пользу частников. В основном в российские ИТ-компании инвестируют частные инвесторы, а квази-государственные и государственные фонды, я бы сказал, проявляют некоторую пассивность по сравнению с частниками.
– А какая часть инвестиций приходится на долю иностранцев? Насколько они активны?
– Про весь рынок сказать не могу, но если говорить об инвестициях в сколковские компании, то мы видим явное преобладание российских инвесторов. Примерно 60% всех денег, которые к нам приходят, это российские деньги, может быть, их даже 65%. Тем не менее иностранные деньги, как вы видите, значительные – это не доли процента. Приходят они к нам несколькими способами. Первый, наиболее популярный: иностранный инвестор образует в России некий дочерний фонд либо открывает здесь представительство своего глобального фонда. Самый известный иностранный ИТ-инвестор, Intel Capital, вошел на наш рынок этим путем.
Второй способ: фонд, оставаясь формально вне России, соинвестирует вместе с российскими партнерами. Опять-таки не назову тут неожиданных имен. Это классические партнеры любого иностранного фонда – «Алмаз», «Руна», «Фронтир» (Frontier Ventures), «Лета» (LETA Capital).
Если говорить об остальных способах, есть ситуация, когда фонд не имеет российского партнера, не имеет здесь представительства, но тем не менее инвестирует в российские компании. В прошлом году такие инвестиции в сколковские компании составили примерно 5% от общего объема. Для инвестора это скорее проба российского рынка, и он на самом деле просто подумывает открыть здесь дочерний фонд. Потому что инвестору управлять компанией, находящейся далеко от него, очень трудно. Даже просто поговорить по телефону с директором компании невозможно из-за разницы во времени. Представьте разницу – Москва и Калифорния. Поэтому я не очень верю в инвестиции западных инвесторов, которые в России не присутствуют.
– Какие типы проектов, в каких подсекторах ИТ чаще вызывают интерес у зарубежных инвесторов?
– Они предпочитают крупные проекты более поздних стадий, что не исключает, конечно, и инвестирования на более ранних стадиях. Но если говорить об основном объеме инвестиций – это, как правило, более крупные проекты. Что касается стадий, то, наверное, основная часть зарубежных инвесторов приходит на этапе позднего тестирования.
– Российские инвесторы, государственные и негосударственные, в этом смысле чем-то отличаются – с точки зрения того, на каких стадиях входят в проекты?
– Ну, государственные для того в России и созданы, чтобы закрывать те ниши, где рыночными способами невозможно привлечь частника, обеспечить инвестирование. Так получилось, что на ИТ-рынке частные инвесторы предпочитают интернет-проекты и более поздние стадии. Но для развития экономики страны важно, чтобы были представлены все стадии, весь спектр. В таком случае возникнет устойчивый рынок, который будет в состоянии сам себя поддерживать.
Мы же не хотим, чтобы инновации в России заключались только в интернет-проектах? Мы хотим, чтобы развивались многие отрасли. И если это случится, мы будем понимать, что созданная система устойчива. Поэтому государство либо напрямую создает инвестиционные фонды – через свои институты развития – либо поддерживает фонды, которые занимаются мало востребованными нишами.
«Государственные» фонды призваны инвестировать на самых ранних стадиях. Это стадия, которую я как инвестиционный специалист даже не назвал бы стартаповой. Я бы сказал, что это некий период, когда исследования уже закончились, разработчики вышли из своих лабораторий, но еще даже не зарегистрировали юридическое лицо. И вот на этом этапе у них появляются инвесторы, которые готовы с ними разговаривать. Пока нет юрлица, инвестировать они не будут, но уже будут разговаривать. Здесь невозможно переоценить роль таких структур, как Нанотехнологический центр Роснано или Фонд посевных инвестиций компании РВК (Российская венчурная компания).
Есть несколько региональных посевных фондов, которые решают ту же задачу, – Московский посевной фонд, Санкт-Петербургский фонд допосевных инвестиций. Еще один вариант, это когда государство создает специализированные фонды по инвестированию в ниши, слабо развитые инвестиционно. Ведь понятно, что если речь идет об айтишной экзотике, то найти частного инвестора будет довольно сложно. Поддержку таким проектам может оказывать РВК.
Другое дело, что, насколько я знаю, сегодня в РВК придерживаются мнения, что в том, что касается ИТ, рынок полностью состоялся. И больше туда вливать государственные деньги не нужно. Но если случается, что обращается фонд со специализацией на индустриальных технологиях, и оговаривает, например, что они будут инвестировать в ИТ, связанные с индустриальным развитием, то, насколько понимаю, в РВК такое рассматривают.
– Вот именно о государственных фондах и хотелось бы задать провокационный вопрос…
– Да, есть политические решения. И та же самая позиция у «Сколково». Мы выдаем гранты. И одним из условий выдачи грантов является именно то, что проект не может найти деньги на рынке. Это, например, либо побочное технологическое ответвление от основного бизнеса, и инвестор не готов его поддерживать, или для инвестора еще слишком рано, или это та отрасль, куда инвесторы идут с трудом. Мы помогаем таким проектам выйти на рыночный простор, где уже действуют рыночные силы и где можно привлечь деньги за счет рыночных механизмов.
– По конкретным стартапам иногда возникает вопрос, а разумно ли использовать средства госфонда на развитие, скажем, интернет-проектов с вполне ясной для бизнеса концепцией, но странных с точки зрения перспектив технологического развития и т.п.?
– Это вы о ФРИИ?
– Да, в том числе. Об отдельных его проектах.
– ФРИИ – это институт развития. Его функции гораздо шире, чем инвестирование. Это выращивание, в том числе и обучение, менторинг, коучинг и т.д. Во ФРИИ этим занимаются, к этому прилагаются значительные усилия, на это идут немалые средства. Что касается инвестиций, то в любой области, в том числе и в Интернете, можно найти секторы, где потребность в инвестициях рынок не обеспечит.
Недавно я видел стартап – социальную сеть для детей с ограниченными возможностями. Какой рыночный механизм сейчас может это восполнить? Денег там, похоже, не предвидится. Во всяком случае, того уровня прибыли, который ожидают частные инвесторы. С этой точки зрения ФРИИ уникальный инвестор, который может такой стартап поддержать.
– Склонность инвесторов вкладывать средства, прежде всего в интернет-проекты, связанные с торговлей, развлечениями и т.д., – это чисто российская особенность? В Силиконовой долине другие приоритеты?
– Там в этом смысле все очень похоже. Другое дело, что ИТ не являются там доминирующим сектором с точки зрения объема инвестиций. Но внутри сектора все очень похоже.
– В прошлом году в структуре инвестиций в ИТ в США обнаружился необычный тренд – стали больше вкладывать в разработку ПО. Отчего у нас такое не отмечается?
– Не соглашусь. Например, у нас в «Сколково» айтишная компания не может стать участником, если она занимается тем, о чем вы сказали. Мы такие не принимаем. У нас в ИТ-кластере участниками являются более 330 компаний. И главное, что они делают, это как раз софт.
– Какая часть инвестиций в ИТ-сектор делается сегодня профессионалами, а какая достаточно случайными людьми?
– Если мы отсекаем бизнес-ангелов, которые по определению являются непрофессионалами, то дальше у нас – посевные фонды и фонды венчурные. То есть это инвестиции на разных стадиях, соответственно для них требуются разные навыки. На посевной стадии не требуется быть специалистом в ИТ, скорее требуется быть специалистом в психотерапии, суметь сделать из команды разработчиков команду для стартапа. Заставить людей переориентироваться на бизнес-цели, показать путь, как это делается. Если посевной фонд, инвестирующий в ИТ, хочет, чтобы в нем были специалисты по ИТ, пусть будут. Но главное-то там, конечно, не в этом.
Венчурный фонд, который работает на следующей стадии, должен быть профессиональным в своей индустрии, без всяких сомнений. Я не могу назвать ни одного фонда, с которым бы лично контактировал, но в профессионализме которого бы сомневался. Хочется верить, что это просто исторически так сложилось, что венчурная индустрия в России привлекла профессиональных людей.
– Многие ли успешные стартапы, получая инвестиции, меняют локализацию? То есть переезжают, например, в Силиконовую долину.
– Очень мало. В «Сколково» мы скорее видим обратную картину…
– Пожалуйста, один-два примера!
– Talksum – американская компания, образовала дочернее предприятие в России для разработки технологий. Есть похожие случаи – «Зелнас», «Инанго», «Индоргоу», Inforesource. Но вообще это важный вопрос. Хорошо или плохо, если российская технология применяется на Западе?
Ответ: наверное, хорошо. Почему? Первая причина: это стимулирует российских разработчиков. Они видят, что из этого может получиться. Второе: это хорошо для имиджа страны. Третье: это выгодно стране финансово. Если компания продала лицензию на использование своей технологии западному игроку, она получает соответствующие платежи и роялти, с которых платит в России налоги.
– У «Сколково» какое-то особое положение в системе венчурного финансирования? Чем ваш Фонд отличается от других «государственных» инвесторов?
– Во-первых, «Сколково» не является инвестором. Представьте себе стадии развития стартапа. Вот он продвигается от ранних стадий через позднюю к рынку. Мы называем это инвестиционным лифтом: отсюда – сюда. То есть подхватываем хорошие команды, и каждый институт развития поддерживает их на своей стадии, пока она не завершится.
В начале этого движения будут, наверное, «Фонд Бортника» и Наноцентры. Там речь идет еще не об инвестициях, а о поддержке. Потом приходит черед «Сколково» – в какой-то мере с нами пересекается РВК, но они следующие, они как раз являются инвесторами. А еще позднее в дело может, наверное, вступить Роснано. Это с точки зрения стадийности. Можно взглянуть и с другой точки зрения. Есть структуры, которые занимаются в основном финансовой поддержкой, – Роснано, РВК. Есть такие, которые специализируются в основном на нефинансовой поддержке. У них все направлено либо на развитие команды, либо на развитие бизнеса. Я бы, наверное, поместил «Сколково» сюда – ближе к бизнесу, а «Фонд Бортника» – к формированию команды.
– Новый вид бизнес-инкубатора?
– Ну, если вы назовете еще один инкубатор, который будет похож на «Сколково», то я соглашусь. Но вообще «Сколково» – это уникальное явление. Есть элементы, которые формально похожи на инкубатор. Но у нас прежде всего особая среда. Я имею в виду налоги, визовый режим, таможенный. Дальше – финансирование: гранты, внешние инвестиции, которые мы привлекаем для стартапов. И вот теперь появляется новая функция – коммерциализация интеллектуальной собственности. Вплоть до продажи лицензий.
Грантов мы выплатили за три года на 300 млн долларов, внешних инвестиций привлекли на 350 млн долларов. Еще мы обеспечиваем контакт с лидерами из академической сферы и сферы бизнеса. Назовите мне другой «инкубатор», который это делает. Мы привлекли Массачусетский технологический институт, который совместно со «Сколково» создал у нас институт технологий, который называем «Сколтех». Там работают профессора мирового уровня, студенты мирового уровня. Студенты – источник команд для будущих стартапов, а профессора – источники идей для тех же стартапов.
Лидеры бизнеса – это сегодня 35 ключевых партнеров – Microsoft, Cisco, SAP… Они все подписали с нами соглашения. О чем? Они ставят свои исследовательские центры в деревне Сколково. Там же, где будут сидеть стартапы, где будет университет и инвесторы. Это возможность обмена идеями, людьми, и это выходы, потому что именно эти корпорации будут там основой для потребления этих инноваций.
– Существует ли какая-то координация или кооперация между крупнейшими институтами развития, которые работают на разных стадиях?
– Они не являются дочерними предприятиями какой-то материнской компании. Это совершенно независимые друг от друга организации, которые при этом решают очень схожие задачи. Мы нацелены на одно и то же – развитие инновационного рынка, поэтому нам постоянно приходится на своем уровне кооперироваться. Недавно я участвовал в заседании рабочей группы Национальной ассоциации бизнес-ангелов, в которой приняли участие РВК, Роснано, Институт Гайдара (Институт экономической политики имени Е.Т. Гайдара), Минэкономики и Фонд «Сколково». Мы обсуждали возможные налоговые льготы для бизнес-ангелов, чтобы развить этот институт. Вот такая координация действительно в ежедневном режиме происходит постоянно.
– Вы, возможно, помните тот шум в прессе, который поднялся во второй половине прошлого года после публикации исследования неких экспертов, заявивших, что в России в 2013 году произошло резкое падение объема венчурного финансирования…
– Прокомментирую это так. В своей ежедневной работе я наблюдаю пусть и не российский рынок в целом, но ту его часть, которая имеет отношение к «Сколково». И судя по тому, что вижу, никакого провала нет. Объем инвестиций в 2013 году вырос у нас по сравнению с 2012-м где-то в 3,5 раза. Я бы не сказал, что это похоже на провал.
– То есть говорить о каких-то пусть не провальных, но и не блестящих перспективах вы считаете невозможным?
– Все объективные цифры, которые я знаю, говорят о другом. Я вижу взрывоподобный прирост в сколковские компании, я знаю, что за прошлый год было образовано как минимум три больших фонда в ИТ-секторе, что число стартапов выросло – и по данным «Фонда Бортника», и по количеству обращений в «Сколково» за статусом резидента. Поэтому надо авторам таких докладов задавать вопросы. Пусть они объясняют, что имели в виду.
– Сформулирую иначе: вопрос о прогнозе объемов инвестирования, сохранении темпов роста на уровне последних нескольких лет, падении этих темпов…
– Давайте попытаемся определить, какой он, здоровый самостоятельный венчурный рынок? Вот рынок венчурных инвестиций в Великобритании – здоровый, устойчивый, состоятельный? А в США? А годовые приросты объемов там не исчисляются десятками процентов. Наверное, что-то другое является признаком состоявшегося рынка. А мы растем так быстро, что можем в какой-то момент от этого роста пострадать. Думаю, что как всякий состоявшийся рынок мы будем подвержены всем рыночным вещам. Их не избежать. Любой рынок проходит через стадии кризисов. Соответственно рано или поздно российский венчурный рынок наткнется на ситуацию кризиса, и это будет не плохо, а хорошо. Потому что это будет признаком рынка. Фаза роста – фаза падения и т.д. Это будет признаком того, что мы наконец прошли ростковую зону, и начали функционировать как устойчивая система, которая саморегулируется. А для того, чтобы саморегулироваться, она должна проходить через кризисы. Но этого сейчас нет даже близко, поэтому я не могу согласиться с утвеждением о падении активности инвесторов. В начало⇑
Facebook
Мой мир
Вконтакте
Одноклассники
Google+
Комментарии отсутствуют
Комментарии могут отставлять только зарегистрированные пользователи
|
Вакансии на сайте Jooble
|
_cover.jpg)
